КАК НА ДЕРИБАСОВСКОЙ, УГОЛ РИШЕЛЬЕВСКОЙ

В первый раз в Одессу меня привез мой дядя Саша Большой – младший-премладший папин брат. Мне было 6. Ему 24. Мы остановились у бабушкина брата Рувина в пяти трамвайных остановках от Лузановки. Лузановка – это пляж. Песчаный одесский пляж. Там продавали кукурузу с солью и называли ее пшенкой. Мы доходили до остановки, по дороге пили газированную воду с сиропом, потом втискивались в жаркий, тесный трамвай и ехали загорать. Сашка учил меня плавать, но я упрямо не научивался.

Однажды у меня заболело ухо. Любимый дядя делал мне водочный компресс. А потом предложил лизнуть блюдце из-под водки. И таким образом в зародыше убил во мне интерес к алкоголю.

У Рувина все было на соплях. По крайней мере, он так говорил. Нельзя было наступать на порог балкона – он мог развалиться. Нельзя было садиться на край ванны – она могла перевернуться. А сама ванна постоянно  была полна воды. В Одессе в любую минуту могли отключить воду, и Рувин всегда держал запас. По дому он ходил в галошах и в пижаме вывернутой наизнанку. Чтобы не натирали швы. Овощи и фрукты он ошпаривал кипятком, чтобы убить всех микробов. А шустрых кухонных тараканов обстреливал керосином из бутылки, к которой была приспособлена груша. Наподобие одеколона, которым обрызгивали мужчин в парикмахерских. Во время войны Рувина ранило в первом же бою – рядом разорвался минометный снаряд. Он чудом выжил, и с тех пор очень берег себя.

Жена Рувина Фаня готовила ему бабку – так называлась творожная запеканка – и борщ. Борщ варился, чтобы не соврать, часов восемь. К моменту готовности в нем, практически, не оставалось жидкости, но зато все микробы погибали в корчах. Рувин смастерил специальный рычаг и с его помощью мог переключать телепрограммы, не подходя к телевизору. А еще он придумал вешать на экран радужную пленку, благодаря которой черно-белый телевизор казался чуточку цветным. В каждый приезд мы обязательно один раз отвозили Рувина на море и катали на лодочке.

Второй раз Сашка привез меня в Одессу через два года. Он снял угол на Большом Фонтане. Там жило с десяток отдыхающих, а хозяева держали во дворе здоровенных свиней. Я даже представить не мог, что эти животные такие огромные. Свиньи плохо пахли и пугали меня своими гиппопотамскими габаритами. И, кстати, у хозяев был настоящий цветной телевизор «Электрон». Именно тогда я впервые узнал, что правильные футболисты бегают не по серой земле, как мы, а по яркой, совершенно изумрудной траве. Перед пляжем мы заходили в магазин и покупали там батон с колбасой. Это был наш завтрак. Сашка продолжал учить меня плавать. А я продолжал не уметь.

А еще через два года мы приехали в Одессу уже с папой. Мне было 10. И именно тогда я уловил этот воспетый Бабелем и Жванецким одесский язык. Юмор, который не сочиняют, а на котором разговаривают. Юмор, который льется сам без всякого напряжения. Из водителей автобусов и пассажиров, из болельщиков «Черноморца» и из торговок с «Привоза», из врачей, пациентов и кондукторов. Они шутили, как дышали. И я полюбил этот город навсегда.

Папа водил меня на Водяного в старый театр оперетты. Мы плавали на морском трамвайчике и смотрели на парящих над нами чаек. Тогда у них не было еще нынешней помойной репутации, и в Петрозаводске я их не встречал. Папа водил меня к Дюку и к Пушкину. Мы бродили по Приморскому бульвару и спускались по Потемкинской лестнице. Я переживал за обвитых змеями детей Лаокоона. И я, наконец, научился плавать.

Через много лет мы с родителями свозили в Одессу мою 18-летнюю Асю. Мы ходили в папин двор и ездили на еврейское кладбище к прадеду моему Соломону. Одесса в тот год была полна бездомных, но чрезвычайно деликатных собак, и Ася хотела накормить их всех.

— У вас в туалете нет мыла, — сообщила моя американская дочь хозяйке одного из кафе.

— И что? – удивилась хозяйка.

— Как это мило, — подумав, решила Ася.

Мне всегда хотелось примазаться к Одессе. В конце концов, ведь все Фуксы до меня были одесситами. Значит, наверное, и я имею право чувствовать себя частью этого города. Хоть немножечко. А еще одесситами были Ильф, Петров и Олеша, Бабель и Катаев, Багрицкий и Жванецкий, Карцев и Ильченко. Одесса – особый город. Город — вселенная. И, вот, его бомбит моя страна.

У банды, захватившей Россию, это называется «ударами возмездия». По порту, по храму, по бульвару Жванецкого. Они разрушают город Утесова. Город Ойстраха. Город моих предков.

— Мы уничтожим Львов, Киев и Харьков, одну Одессу оставим, — плотоядно улыбался один из гостей Соловьева на телеканале «Россия».

— Должен вас огорчить, — улыбался в ответ Соловьев, — Одессу мы тоже разрушим. А потом отстроим заново. Так проще.

Александр Фукс

Специально для УК24

Фото из открытых источников